ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ СТЕРЕОТИПОВ ПОНИМАНИЯ ЛИЧНОСТИ УЧАСТНИКОВ ВОЙНЫ В АФГАНИСТАНЕ

108
ТЕМАТИЧЕСКИЕ СООБЩЕНИЯ
ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ СТЕРЕОТИПОВ ПОНИМАНИЯ ЛИЧНОСТИ УЧАСТНИКОВ ВОЙНЫ В АФГАНИСТАНЕ
В.В. ЗНАКОВ
Без малого 11 лет прошло с момента ввода советских войск в Афганистан. И чем дальше в прошлое уходит эта война, тем более тяжелый груз моральной ответственности ложится на наше психологическое сообщество. Ответственности не только за то, что мы ничтожно мало делаем для психологической реабилитации ветеранов, но и за то, что как специалисты не знаем целого поколения молодых людей, вернувшихся с войны,— «афганцев». Разумеется, каждый из нас имеет какие-то знания на уровне обыденного сознания. Однако сегодня ни один советский психолог не сможет с научной определенностью и полнотой ответить на вопрос: «Как повлияла война на психику ее участников, чем структура личности «афганцев» отличается (если это действительно так) от психологических особенностей личности их невоевавших сверстников?»
Прежде чем изучать психологию участников войны в Афганистане, необходимо понять, что их объединяет: почему, когда мы слышим слово «афганцы», в нашем сознании возникает представление о социальной группе, обладающей отчетливо выраженными признаками (в отличие от упоминания о бывших моряках или, например, молодых людях, служивших в армии на территории ГДР)? Можно назвать по крайней мере, три причины наличия в общественном сознании представления об участниках войны в Афганистане именно как о группе людей, имеющих нечто общее.
Во-первых, жизненный опыт «афганцев» — уникальный и резко отличающийся от опыта невоевавших людей. Воспоминания, общее прошлое, неведомое родным и знакомым, сближает участников войны, заставляет их тянуться друг к другу. Это проявляется, в частности, в том, что они становятся членами таких объединений, как «Союз ветеранов Афганистана». Во-вторых, отрицательные психологические последствия длительного пребывания в экстремальных условиях войны — посттравматический стресс. Это «невидимые миру слезы»: многие (но не все) «афганцы» после возвращения домой столкнулись с тем, чего не довелось испытать большинству из нас (ночные кошмары с воспоминаниями о боях, повышенная тревожность, беспричинная раздражительность, чувство страха и т.д.). В-третьих, особое отношение общества к участникам войны, включающее практически весь спектр человеческих эмоций, мнений, убеждений. Некоторые люди жалеют двадцатилетних ветеранов («они жертвы войны»), другие относятся к ним с настороженностью, третьи откровенно опасаются («они убийцы»), четвертые считают героями, достойными не только уважения, но и преклонения. Такое отношение окружающих способствует
109
тому, что некоторые «афганцы» и сами чувствуют свою особость, непохожесть на остальных граждан страны. Естественно, что это затрудняет процесс послевоенной адаптации.
В психологии давно известно, что недостаток объективных знаний о какой-либо социальной группе является одной из главных предпосылок порождения в массовом сознании стереотипов о психологическом своеобразии личности членов этой группы [9]. И как показывают многочисленные сообщения печати, радио и телевидения, а также единичные психологические исследования [1], [2], за прошедшие 11 лет в общественном сознании накопилось немало стереотипов о качествах личности участников войны в Афганистане. К ним относятся широко распространенные мнения об обостренном чувстве социальной справедливости, присущем «афганцам»; их повышенной конфликтности и раздражительности; о «черно-белом» мышлении, проявляющемся в чрезмерной прямолинейности некоторых их поступков; об «афганском боевом братстве» и т.п. Приведенные мнения вполне соответствуют признакам стереотипов, обычно описываемым в научной литературе: в них фиксируется устойчивый, упрощенный, схематизированный образ группы людей, обладающий явно выраженной пристрастностью, эмоционально-оценочной поляризацией.
Предметом анализа в статье являются индивидуальные формы стереотипов понимания личности участников войны в Афганистане невоевавшими людьми, социальные стереотипы в работе не рассматриваются. Научное исследование последних предполагает получение ответов на два вопроса, которые не ставились в работе: 1) какие функции выполняют стереотипы в группе и 2) как осуществляется их принятие или отвержение группой [12;145].
Стереотипы играют важную роль в процессах межличностного понимания [9], [10]. Допустим, у человека сформировалось стереотипное представление о психологическом своеобразии личности и поведения членов определенной группы. До момента актуализации такое обобщенное представление является «вещью в себе» — элементом структуры личностного знания, никак не затрагивающим интересы других людей.  Однако в  ситуациях общения субъекта с представителями группы попытки интерпретировать их поступки и черты характера, опираясь прежде всего на сложившийся стереотип, порождают в его сознании стереотипы понимания. Стереотипное понимание одним из партнеров другого определяет специфику оценочных суждений субъекта о другом человеке, оказывая тем самым существенное влияние на формирование взаимопонимания между ними.
При анализе стереотипов как компонентов взаимопонимания в общении необходимо учитывать и отрицательные, и положительные психологические последствия стереотипизации. С одной стороны, выводимая из стереотипа схема суждений о другом человеке нередко действует как предубеждение  [9]. Неудивительно, что понимание партнера по общению, основанное на предубеждении, чаще всего оказывается неадекватным. В частности, именно таким обычно бывает результат «приложения» стереотипов к пониманию индивидуальных особенностей личности «афганцев» [2]. С другой стороны, стереотипы облегчают понимание, например, чем больше стереотипов в тексте, тем легче он понимается [13]. Несмотря на упрощение и схематизацию, стереотипы выполняют необходимую и полезную функцию в психологической регуляции процессов межличностного понимания. Это оказывается возможным потому, что в стереотипе объем истинных знаний нередко превышает объем ложных [6]. Для человека, задача которого — понять и описать личность другого человека, система образов и понятий, образующих психологическую структуру стереотипа, является тем эталоном, стандартом, с которым сравнивается объект понимания [10; 55]. Категориальная сетка, характеризующая группового обобщенного субъекта, позволяет понимающему
110
«редуцировать неопределенность своего суждения» [9; 299]. Последнее оказывается особенно важным в условиях дефицита информации, в частности явного недостатка объективных знаний о свойствах личности участников войны в Афганистане.
Таким образом, стереотипы понимания, во-первых, регулируют процессы общения: если у невоевавшего человека и ветерана сходные представления о чертах личности «афганцев», то это способствует возникновению взаимопонимания между ними. Во-вторых, стереотип представляет собой способ структурирования опыта понимающего субъекта, способ организации знаний, используемых для понимания другого человека.
Цель статьи — выявить возможные источники теоретического анализа стереотипов понимания черт личности «афганцев» и описать первые результаты экспериментального исследования.
Любая война неестественна для человека, противоречит его человеческой сущности, тем не менее вся мировая история состоит из бесконечной череды вооруженных конфликтов. Судя по историческим источникам, начиная с Геродота, и художественной литературе, в сознании невоевавших людей всегда возникали стереотипные, нередко не соответствующие действительности представления о психологических особенностях личности участников войны. В XX в. яркое образное воплощение эти представления нашли в романах Э.М. Ремарка, А. Барбюса, Э. Хемингуэя. Гораздо хуже обстоит дело с научным анализом закономерностей формирования указанных стереотипов в массовом сознании. В отечественной науке такие данные практически отсутствуют. Пожалуй, наиболее полно стереотипы понимания личности воевавших представлены в исследованиях, посвященных изучению отношения американцев к их соотечественникам, принимавшим участие в войне во Вьетнаме [7], [11], [14].
Если абстрагироваться от политических аспектов войн во Вьетнаме и Афганистане, то нетрудно заметить, что в психологическом смысле, т. е. по воздействию на психику человека во время боевых действий и особенно в период послевоенной адаптации, эти вооруженные конфликты были очень похожими. Об этом свидетельствуют примерно одинаковый возраст (средний) воевавших (19—20 лет), очень быстрый и контрастный переход от боевой обстановки к мирной жизни (у некоторых воинов он занял не более двух суток) и особенно отношение окружающих к участникам войны. Кроме того, мнения о сходстве человеческих факторов, психологических аспектов двух обсуждаемых войн придерживаются многие их участники: такая точка зрения неоднократно высказывалась на советско-американских встречах ветеранов (см., например, [8] ). Как показал проведенный недавно социологический опрос [5], 47% «афганцев» считают, что миссия советских воинов в Афганистане ближе всего к миссии военнослужащих, воевавших во Вьетнаме (22 % идентифицировали себя с бойцами интербригад, воевавших в Испании, и только 13 % — с участниками Великой Отечественной войны).
*
В конце 60-х — начале 70-х гг. в американских средствах массовой информации преобладал нелестный стереотип участника вьетнамской войны как одурманенного наркотиками человека с расстроенной психикой, радикально настроенного и склонного к насилию [11]. Задолго до объективных научных исследований в общественном сознании сформировался образ ветерана — нарушителя спокойствия, общепринятых норм поведения, доставляющего немало неприятностей окружающим («trouble vet» image). В частности, именно такой образ был основным регулятором поведения предпринимателей, делавших «здравомысленный» [11; 293] выбор при отборе желающих поступить на работу. Например, в газетных объявлениях делались пометки: «Ветеранов Вьетнама просим не обращаться». Можно выделить три основные причины в целом отрицательного отношения населения США к участникам вьетнамских событий.
111
1. Непопулярность войны в американском общественном мнении, ярко проявившаяся в демонстрациях и маршах протеста пацифистов. Последние видели в возвратившихся солдатах одновременно и жертв и виновников аморальной войны. Один из ветеранов рассказывал: «Когда я сошел с самолета в Окленде, какой-то хиппи плюнул в меня, обозвав детоубийцей» [7; 25]. (Аналогично во время проведения исследования психологических причин непонимания «афганцев» разными по социальному составу группами жителей Москвы и Ленинграда [2] мне не раз доводилось слышать высказывания такого рода: «За что мне их уважать? Они же не отказались участвовать в этой несправедливой войне и убивать ни в чем неповинных людей!»)
2. Военные неудачи во Вьетнаме оказались тяжелым ударом по американскому национальному самосознанию. Как отмечает Д. Кнокс, в США обычное отношение к воинам, вернувшимся домой без победы — сначала игнорировать, затем забыть. Так было прежде, так произошло и с участниками вьетнамского конфликта (цит. по [14; 10]). Одним из проявлений уязвленной национальной гордости оказались упреки, которые делали «вьетнамцам» ветераны второй мировой войны: «Мы выиграли нашу войну, почему же вы не выиграли свою?» [7; 25]. (Ср. с высказыванием ветерана Великой Отечественной войны об «афганцах»: «Я сражался за Родину, а теперь десять лет не могу квартиру получить. А их — в льготную очередь! За что их на руках носить, почему им сразу все преподносится на блюдечке?» [2].)
3. Социолог С. Левентман отмечает, что научные отчеты о психологических, а иногда и психиатрических последствиях вьетнамской войны для ее участников, возможно, принесли больше вреда, чем пользы [11; 293—295]. Предназначенные для информирования специалистов отчеты о результатах исследований интерпретировались средствами массовой информации как основа для описания всех ветеранов Вьетнама. Участники вьетнамской войны стали изображаться как «клинический случай»: люди, у которых если сейчас нет видимых расстройств психики, то они могут внезапно проявиться в будущем. (Такая опасность грозит и нам: мне уже известны случаи отрицательного психологического воздействия на «афганцев» публикаций в периодической печати о посттравматическом стрессе. Особое беспокойство вызывают у некоторых из них высказываемые авторами газетных и журнальных статей «предсказания» о возможности возникновения признаков стресса через несколько лет после возвращения с войны.)
Однако прошли годы, и в американском общественном мнении произошло «отделение вьетнамской войны от солдат, которые в ней участвовали» [15; 88]. В 1978—1980 гг. по поручению президента США Дж. Картера Администрация ветеранов провела социологический опрос, направленный на изучение отношения населения страны к участникам войны во Вьетнаме [15]. Исследование обнаружило растущую симпатию к ветеранам. Люди в целом тепло относятся к участникам вьетнамской войны и не считают, что они отличаются по свойствам личности от их невоевавших ровесников [15; 89]. 83 % американского населения полностью согласны с утверждением, что ветераны заслуживают уважения, и только 15 % согласны с мнением, что настоящие герои — те, кто отказался идти на войну. Более того, сегодня уважительное отношение к участникам вьетнамской войны в США стало символом национального самосознания: «Симпатия к ветеранам сегодня объединяется с материнством и яблочным пирогом как отличительный признак настоящего американизма» [7; 29].
Не только изменение политических акцентов в оценке войны, но и научные исследования внесли определенный вклад в процесс превращения отрицательного стереотипа участника вьетнамских событий в социально положительный образ: исследования показали, что у явного меньшинства ветеранов возникли серьезные психологические проблемы в период после
112
военной адаптации. «Из примерно четырех миллионов тех, кто отправился во Вьетнам, один из пяти имел серьезные трудности после возвращения домой» [7; 30]. В различных психологических экспериментах не было найдено существенных различий между ветеранами и их ровесниками по параметрам локуса контроля, образа Я, критичности мышления и др1. Например, Дж.Ф. Борус, обследовав 765 участников войны через семь месяцев после их возвращения на родину, не нашел значимых психологических различий между ними и испытуемыми контрольной группы (цит. по [11]). Ветеран Вьетнама Т. О'Брайен пишет: «Вопреки распространенным стереотипам большинство ветеранов адаптировались к мирной жизни. Конечно, многие из нас продолжают страдать, но подавляющее большинство независимы от наркотиков, не безработны, не склонны к суициду, не бьют жен и детей, не грабят банки и не стоят на коленях в тоске и печали» [15; 205].
Отношение к ветеранам изменилось в лучшую сторону, но стереотипы в массовом сознании остались. В комплексном исследовании, результаты которого опубликованы в 1986 г. [14], констатируется, что до сих пор многие американцы верят, что те, кто отправился во Вьетнам, представляют собой образец неудачника, неприспособленного человека, который ни при каких условиях не адаптируется в обществе. Другие считают, что опыт участия в войне превратил молодых людей в наркоманов и потенциальных преступников. Основной вывод исследования: подобные стереотипы имеют некоторые психологические основания только по отношению к меньшинству ветеранов, страдающих посттравматическими стрессовыми расстройствами [14].
*
В нашей стране пока, к сожалению, нет объективных оснований для утверждения, что в общественном сознании сформировался устойчивый социально положительный образ участника войны в Афганистане. Об этом, в частности, свидетельствуют результаты психологических экспериментов [2]. Исследование показало, что у многих людей адекватное представление о чертах личности «афганцев» подменяется набором психологических стереотипов. Выявлены две основные причины формирования стереотипов: 1. Неумение отделить политические аспекты войны (ради каких целей велись боевые действия, кто принимал решение об отправке советских войск в другую страну и т. п.) от психологических (как вели себя ребята в экстремальных условиях, какими они вернулись с войны — ожесточенными или, наоборот, человечными и добрыми). Люди, не сумевшие «отделить войну от солдата», обычно переносят на «афганцев» свое отрицательное отношение к пребыванию наших воинских подразделений на территории Афганистана. 2. Искажения в представлениях о нравственности, происшедшие в последние годы в моральном сознании нашего общества. Одним из проявлений указанных искажений являются безнравственные по своей сути варианты вопроса, который нередко задается «афганцам» не только в частных беседах, но даже публично, например в средствах массовой информации (см., в частности, [3]). Вопрос этот формулируется так: «Защищали ли вы свою Родину в Афганистане?»
С целью получения более полного представления о стереотипах, играющих существенную роль в понимании черт личности участников войны в Афганистане, было проведено новое экспериментальное исследование.
МЕТОДИКА
Исследование проходило в два этапа. В экспериментах первого этапа принимали участие 62 ветерана Афганистана и 100 испытуемых контрольной группы (55 курсантов военного училища и 45 студентов МГУ, в том числе служивших в армии на территории нашей страны).
113
Испытуемые обеих групп отвечали на вопросы опросника Спилбергера на личностную тревожность и опросника Басса-Дарки, выявляющего агрессивные и враждебные реакции человека. Кроме того, «афганцы» отвечали на вопросы структурированного интервью, направленного на выявление признаков посттравматических стрессовых расстройств, особенностей послевоенной адаптации, взаимопонимания участников войны между собой и окружающими.
В экспериментах второго этапа участвовали 147 испытуемых — руководители среднего звена автомобильного завода, внештатные социологи оптико-механического завода, студенты. Вначале они заполняли личностный семантический дифференциал [4] на понятие «типичный «афганец». Методика дает возможность судить о трех факторах личности — «оценке», «силе» и «активности». Личностный дифференциал принадлежит к числу наиболее информативных и надежных методов экспресс - диагностики результатов межличностного оценивания в ситуациях общения. Методика позволяет выявить индивидуальные различия в структурах категориальных систем знаний о личности, используемых в процессе понимания другого человека. Несомненным достоинством методики является ее универсальность: личностный дифференциал можно применять при анализе стереотипных представлений испытуемых о типичных чертах личности продавцов, офицеров, русских, немцев и т. п. Вместе с тем методика не дает возможности психологу определить специфические особенности личности «афганцев».
Для выявления представлений испытуемых о типичных особенностях личности и поведения участников войны в Афганистане была разработана параллельная форма теста — опросник, состоящий из 15 стереотипных суждений об «афганцах» (они приводятся ниже). 147 испытуемых заполняли опросник после заполнения личностного дифференциала. В методике представлены три группы по пять утверждений, результаты согласия или несогласия с которыми коррелируют с факторами «оценка», «сила» и «активность» по личностному дифференциалу. Однако между обсуждаемыми методиками есть два существенных отличия. Во-первых, в личностном дифференциале шкалы биполярные (добрый 3 2 1 0 —1 —2 —3 эгоистичный), а в новой методике униполярные. Испытуемый должен выразить степень своего согласия со стереотипным мнением, например, «афганцы» не боятся трудностей, они убеждены, что человек может преодолеть все». Шкальные оценки, как и в личностном дифференциале, имеют семизначную градацию — от «полностью согласен» (+3) до «совершенно не согласен» (-3). Во-вторых, личностный дифференциал предназначен для оценки черт личности, а шкалы разработанной методики в основном направлены на анализ характера проявления черт личности в поведении (ср. шкалы «сильный — слабый» и «афганцы» отличаются умением защищать свое человеческое достоинство»). Таким образом, методики взаимно дополняют друг друга.
В психологии понимания давно известно, что «понимание другого и понимание собственной личности тесно взаимосвязаны» [10; 153]. Адекватное понимание других людей невозможно без развития рефлексивных черт характера, в частности оценки своих личностных качеств. Учитывая это положение, 74 испытуемым из 147 сначала предлагалось заполнить личностный дифференциал на понятие «Я сам» (актуальное Я). Только после этого они заполняли личностный дифференциал на понятие «типичный «афганец» и новый опросник.
РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ
По группе из 147 испытуемых были получены следующие итоговые результаты суждений о типичных свойствах личности участников войны в Афганистане: «оценка» — средняя арифметическая 1,18, стандартное отклонение 0,95; «сила» — 1,75 и 0,90; «активность» — 0,44 и 0,94.
114
Соответственно по группе в 74 человека получены такие результаты суждений о собственной личности: «оценка»— средняя арифметическая 1,87, стандартное отклонение 0,70; «сила» — 0,75 и 0,93; «активность» 1,05 и 0,90.
Исследование выявило высокозначимые различия между самооценками испытуемых и их суждениями об «афганцах» по всем трем факторам личности («оценка» — р = 0,01; «сила» и «активность» — р = 0,001). Сравнительный анализ числовых значений фактора «оценка» показывает, что испытуемые склонны осознавать себя как носителей положительных, социально одобряемых характеристик в большей степени, чем участников войны (средняя оценка «типичного «афганца» — 1,41). Большие различия обнаружены по фактору «сила» (средняя «афганца» — 1,86). Испытуемые считают, что участники войны в Афганистане являются гораздо более сильными, волевыми людьми, чем они сами. «Афганцам» приписывается уверенность в себе, независимость, склонность к авторитарности в межличностных отношениях. Существенные различия выявлены по фактору «активность» (0,42). Результаты показывают, что испытуемые считают «афганцев» в меньшей степени активными, общительными и импульсивными, чем они сами.
Если одной изучаемой в исследовании переменной была взаимосвязь суждений об особенностях собственной личности и оценки черт личности «афганцев», то другой — степень знакомства с ветеранами, частота личных контактов. Из 74 испытуемых 14 регулярно (не реже нескольких раз в месяц) общались с участниками войны, 35 — разговаривали с ними всего несколько раз, 25 человек — ни разу. Однако значимых различий в суждениях о чертах личности «афганцев» между испытуемыми, не знакомыми с ветеранами, и 49 общавшимися с ними в эксперименте обнаружено не было. Нет различий и между индексами интегральной оценки воспринимаемого расстояния между собой и «афганцами». Очевидно, что это направление исследования требует более углубленной проработки.
Обратимся теперь к анализу результатов 147 испытуемых по второму опроснику. Сначала проанализируем их отношение к стереотипам, соответствующим фактору «оценка». Большинство испытуемых согласны с мнениями, что «афганцы» нравственно более зрелые люди, чем их невоевавшие сверстники; у них развито чувство долга, ответственности за порученное дело. После проведенных экспериментов [1], [2] такие суждения сформировались и у меня. Испытуемые скорее согласны, чем не согласны с утверждениями: «Война научила «афганцев» состраданию, сочувствию к чужой боли и страданиям»; «Афганцы» правдивы, они стараются не лгать»; «Афганцы» более совестливы, чем их невоевавшие сверстники». Что касается первого стереотипа, то о развитии в экстремальных условиях войны способности почувствовать боль другого человека неоднократно говорили сами ветераны Афганистана [1]. Мнение о правдивости большинства «афганцев» подтверждается не только высказываниями знающих их людей, но и результатами экспериментов. Например, на вопрос № 8 опросника Басса—Дарки: «Если мне случалось обмануть кого-нибудь, я испытывал мучительные угрызения совести» — статистически значимое (р = 0,001) большинство «афганцев» ответили утвердительно. В то же время 53 человека из 100 испытуемых контрольной группы ответили на этот вопрос отрицательно. Мнение о совестливости участников войны также подтверждается экспериментами: оценки «афганцев» по шкале «совесть» опросника Басса—Дарки значимо (р = 0,05) превышают оценки курсантов и студентов.
Подводя итог, можно сказать, что по семизначной шкале 147 испытуемых в среднем оценили участников войны в Афганистане скорее положительно, чем отрицательно (+1).
По отношению к стереотипам, соответствующим фактору «сила», испытуемые были более категоричны: в протоколах мало «осторожных» ответов — «скорее согласен, чем не согласен» и «скорее не согласен, чем согласен». Испытуемые не согласны с мнением:
115
«Большинство «афганцев» — это слабые люди, привыкшие подчиняться приказам, чужой воле». И наоборот, они согласны с тем, что «афганцы» умеют защищать свое человеческое достоинство; не боятся говорить правду начальству; убеждены, что человек может преодолеть любые трудности; они надежные люди, на которых можно положиться в трудной ситуации. За ответами испытуемых ясно просматривается образ участника войны — человека надежного, волевого и смелого, т. е. сильной личности. К сожалению, пока нет объективных оснований для вывода о том, насколько этот образ соответствует действительности: сопоставимые со стереотипами научные данные в психологии отсутствуют.
Анализ ответов на вопросы, соответствующие фактору «активность», показывает, что характер ответов в значительной степени обусловлен стереотипным представлением испытуемых об участниках афганской войны как людях замкнутых, необщительных и раздражительных. Однако такой стереотип во многом противоречит результатам экспериментальных исследований. Испытуемые согласны с утверждением: «У «афганцев» часто возникает ощущение, что окружающие их не понимают». Это мнение действительно не лишено психологических оснований [2], но нельзя утверждать, что большинство ветеранов испытывают затруднения в установлении взаимопонимания с невоевавшими людьми. Испытуемые скорее согласны, чем не согласны с утверждением: «Афганцы» более конфликтны, чем другие, чаще «выясняют отношения» с окружающими». Разумеется, среди участников войны есть те, кто нередко вступает в конфликты. Но в среднем агрессивность как свойство личности у ветеранов Афганистана не выше, чем у их невоевавших сверстников. В частности, в экспериментах не обнаружено значимых различий по показателям физической и вербальной агрессии опросника Басса-Дарки между испытуемыми контрольной и экспериментальной групп. 147 испытуемых в среднем согласны с тем, что «афганцы» в большей степени возбудимы и раздражительны, чем другие люди. Однако это противоречит экспериментальным данным: по результатам указанного опросника показатели раздражительности и косвенной агрессивности у 100 человек контрольной группы оказались выше, чем у участников войны.
Испытуемые скорее согласны, чем не согласны с утверждениями: «Афганцы» часто испытывают состояние апатии и даже депрессии», «Афганцы» трудно сходятся с людьми, нередко испытывают чувство одиночества». Однако, по данным опросника Спилбергера, не обнаружено значимых различий в степени согласия испытуемых двух групп с утверждением: «У меня бывает хандра». Не различаются они и по общему уровню личностной тревожности (из 100 испытуемых высокая тревожность обнаружена у 35 человек, из 62 «афганцев» — у 18). Как показывают предыдущие исследования [1], [2], конфликтность, раздражительность, депрессия, высокая тревожность, чувство одиночества и непонимания со стороны окружающих в разных сочетаниях проявляются у меньшей части ветеранов, у которых есть признаки посттравматических стрессовых расстройств (по моим данным, не более 20 человек из 62).
Таковы предварительные итоги изучения психологического портрета участника войны в Афганистане в массовом сознании. В следующем исследовании предполагается расширить круг изучаемых переменных: нужно проанализировать характер зависимости оценки черт личности ветеранов от пола, возраста, образования, социального положения испытуемых. Другое планируемое направление исследования — анализ суждений самих участников афганской войны о типичных особенностях поведения и чертах личности «афганца».
*
Итак, предварительные результаты исследования говорят о том, что невоевавшие советские люди полагают, что структура личности участников войны в Афганистане отличается от их собственной. Это суждение не совпадает
116
с мнением американцев об участниках войны во Вьетнаме [15]. Одна причина формирования суждения заключается в том, что в общественном сознании очень медленно происходит процесс размежевания политических и психологических аспектов афганской войны — осознания того, что ответственность за пагубные последствия вооруженного вторжения в чужую страну прежде всего должны нести политические деятели, а не участники боевых действий. По моему мнению, практическая реализация лозунга «Отделить войну от солдата» — на сегодняшний день главная и наиболее актуальная задача нашего общества по отношению к «афганцам». И существенный вклад в решение этой задачи должны внести психологические исследования.
Другая причина возникновения мнения об отличительных особенностях личности участников войны в Афганистане — основанная на недостатке объективной информации неадекватность представлений многих людей об «афганцах». Неадекватность представлений проявляется в чрезмерной обобщенности стереотипных оценочных суждений о личности участников войны. Как показывает анализ ответов на вопросы разработанной методики, соответствующие фактору «активность», испытуемые склонны приписать всем «афганцам» наличие психологических проблем, которые беспокоят и мешают послевоенной адаптации только тех ветеранов, которые страдают посттравматическими стрессовыми расстройствами. Посттравматический стресс и посттравматический стрессовый синдром — особые и очень серьезные проблемы, требующие тщательного научного анализа. Психологические исследования в этой области необходимы не только с целью оказания помощи ветеранам: не менее важной задачей является устранение искажений в массовом сознании. Без промедления активно включиться в решение этой задачи — долг советских психологов перед ветеранами Афганистана и обществом.
1. Знаков В. В. Понимание воинами-интернационалистами ситуаций насилия и унижения человеческого достоинства // Психол. журнал. 1989. Т. 10. № 4. С. 113 – 125.
2. Знаков В. В. Психологические причины непонимания «афганцев» в межличностном общении // Психол. журнал. 1990. Т. 11. № 2. С. 99 – 108.
3. Киселев С. Что читают наши парламентарии // Литературная газета. 1989. 12 июля.
4. Личностный дифференциал. Методические рекомендации. Л., 1983.
5. Луцкий А. «Афганцы» среди нас. Что показал социологический опрос // Побратим. 1990. № 2.
6. Русина Н. А. Изучение оценочных эталонов и социальных стереотипов с помощью семантических измерений // Вопр. психол. 1981. № 5. С. 96 – 105.
7. Egendorf A. H. Healing from the war: Trauma and transformation after Vietnam. Boston, 1985.
8. Fein E. B. Veterans from 2 armies and 2 wars finding shared wounds in Moscow // The New York Times. October 3. 1988.
9. Hiebsch H. Interpersonelle Wahrnehmung und Urteilsbildung. Berlin, 1986.
10. Rosemann В., Kerres M. Interpersonales Wahrnehmen und Verstehen. Bern u. a., 1986.
11. Stress disorder among Vietnam veterans. Theory, research and treatment / Ed. by Ch. R. Figley. N. Y., 1978.
12. Tajfel H. Human groups and social categories. Studies in social psychology. Cambridge, 1981.
13. Thorndyke P. W. Cognitive structures in human story comprehension and memory. Stanford University, 1975.
14. The Vietnam veteran redefined. Fact and fiction / Ed. by G. Boulanger and Ch. Kadushin. Hillsdale, 1986.
15. The wounded generation: America after Vietnam / Ed. by A. D. Home. New Jersey, 1981.